3. Бедность, как правило, нравственна, потому что, страдая, рвется к возвышенному

Я никогда не приму идею элитарных школ, потому что я за народные школы. Когда я проводил занятия в одной частной школе, швейцарские учителя, присутствовавшие на уроке, спросили, как я отношусь к элитарным школам.

Я ответил: «Я учился в бедной школе, работал в школах для обездоленных и умру, не предав идею народности образования».

Когда я увидел, что в больших, настоящих книгах с солидными переплетами были те же изображения, что и на моих картинках, только более яркие, бережно покрытые папиросной бумагой, – легкий свертывающийся шорох вдруг приоткрывал то, что впервые было подарено в далеком детстве, – я вспоминал слова отчима, который говорил моей матери: «Нет, оставь его. Есть что-то в нем…»

Это «есть что-то в нем» я запомнил, и «оно» вертелось во мне, жило своей жизнью, придавало мне силы, а главное, доставляло необъяснимую радость. И когда я в детстве болел и неделями не выходил на улицу, и доктора уже сказали маме: «Все», – я просил мои картиночки, и мама со слезами на глазах (я так и не понимал, почему она плачет) доставала картонную коробочку, и я раскладывал свои картиночки.

Каким образом я их сортировал, не помню, но сортировал постоянно, часами рассматривал таинственные изображения: летающая женщина в облаках, точнее, плавно ступающая по облакам, а вот и другая женщина, с мечом и отрезанной мужской головой, – на одной открытке такая женщина наступила ногой на отрезанную мужскую голову, а на другой спокойно идет с мечом, а сзади идет другая женщина с корзиной, из которой видна мужская голова воина, и совсем разные лики Христа, прибитого большими гвоздями к деревянному кресту, и вокруг него плачущие лица, и кровь льется струйками там, где гвозди, и ноги, вытянутые и согнутые в голенях. А я не могу понять, как это в живые ноги можно забивать гвозди, и как это, должно быть, невыносимо больно, и почему потом надо так бережно снимать с креста, оплакивать, обертывать в такие чистые, белые покрывала, в которых мертвое тело тоже будто летает, как та женщина в облаках.

Руки, поддерживающие тело, с необычными удлиненными пальцами, с тонкой нежной кожей, и складки одежды, густой красноты материи, голубизны и желтизны неземной, и розоватость с белизной, и глаза страдающие – все это как будто и не имело никакого отношения к реальной жизни, ибо ни таких складок, ни таких рук, ни таких глаз я в жизни не видел. Потому и влекли эти картинки, и запомнилось то, что соединилось с прочитанным – и с пеплом Клааса, и с Тарасом Бульбой, сожженным за правду, за веру, и с рыцарскими доспехами Дон Кихота, которого мне всегда было жалко (и не понимал я, что в нем смешного), и с тайной инквизицией, мучающей, допрашивающей, и с другими событиями сказочных легенд, которые я читал, помнил, а теперь все забыл.

Много позднее я стал различать этот сложный живописный язык эпох. И мои картиночки обрели иной смысл. Имена художников звучали таинственными звуками, их картины увидел я в прекрасных репродукциях и в подлинниках. Но все равно то раннее мое видение сохранилось, осело во мне. Оно оставалось основой, на которую наслаивалось новое представление…

Я пишу эти строки, чтобы еще и еще раз подчеркнуть: у горькой бедности есть свои духовные преимущества. В семье должны знать о них – и пусть идея реванша, мечта о красивой и нормальной жизни будет для семьи и ребенка путеводной звездой!

<< | >>

↑

Источник: Юрий Петрович Азаров. Семейная педагогика. 2001

Еще по теме 3. Бедность, как правило, нравственна, потому что, страдая, рвется к возвышенному:

- Педагогика - Педагогика и дети - Семейная педагогика -

- Английский язык - Астрология - Астрономия - Биология - Военная литература - Журналистика - Компьютерная инженерия - Педагогика - Право - Психология - Социология -