<<
>>

Мелодрама

В не столь отдаленном будущем придет время, когда мы способны будем собраться и сидеть в молчании, не в ожидании чего-то, а в свершении. Ибо мы признаем - кто мы, признаем, что мы существа духовные, и будем искать ту пищу, которая питает нашу душу.

Интеллект будет в нашем распоряжении, - но успокоенный, а сердца наши будут переполнены Христовой любовью, этой свободно изливающейся, сознательной любовью. Мы покончим с романтизацией своего пути, исследуя себя скромно, чтобы понять, - как мы работаем. Нам не надо будет сравнивать, оценивать - достаточно ли мы достигли, ибо мы будем полагаться на сердце свое.

Для многих из нас время это - теперь. У других вера еще слишком неустойчива. Недавно в своих лекциях я много говорил о лжесвятости - т.е. когда кажешься себе более святым, чем ты есть. А теперь я скажу о лженесвятости. Многие из вас выше, чем вы себя считаете, вы создали образцы, модели своей реальности, которые удерживают вас от признания себя. Для многих из вас вашей духовной моделью была "хорошая жизнь".

"Хорошая" - значит - жизнь, прожитая сознательно, просто, праведно, не отрываясь от людей и среды, сознательно в социальном отношении, будучи человеком честным и мирным. Не впадать в расстройство, гнев и вожделения, не прибегать к насилию. Это неплохо. Обрести этот уровень в нашем обществе - это уже ставит вас на редкостную сторону одного процента из ста. Но даже если вы всего этого добьетесь, в вас еще останется что-то, что жаждет. Потому что неважно, сколь утонченно-прекрасна ваша модель, она все-таки определяет вас в мирских понятиях. Но хотя вы в действительности живете в этом мире, вы не исключительно от мира сего. Вы научились жить в этом мире, но вы еще не вполне поняли, откуда вы явились, т.е. кто вы есть на самом деле. Поскольку исследования за пределами этого мира немного похожи на погружение в пустоту; это все равно, что нырять за борт погружающегося судна, когда нырять боишься.

Но если вы стремитесь к свободе, если такие слова, как освобождение, свершение, озарение или жизнь в Боге, имеют для вас какой-то смысл, тогда хорошей жизнью вступают на путь "домой". Многие из вас в этой жизни прошли от ужасающей занятости своими неврозами,, своими достижениями, своей карьерой, своей мелодрамой, и пришли к тому, что могут посмеяться. Вы можете сказать: "Ну разве это мелодрама!" И речь не о чьей-нибудь, а о вашей. Некоторые из вас заняты не столь своим неврозом, как неврозом всего общества, потому что вы начали принимать свою личность немножко менее серьезно. Она тут, как и ваше тело - вы его расчесываете, моете, чистите, одеваете, перемещаете туда-сюда, любите, нежите, стимулируете, им наслаждаетесь. Это ваш храм в пути. Личность ваша - просто еще один покров, укрытие. Но многие из вас уже понимают, что вы не просто тело или личность.

Мы вместе уже столько лет, вместе прошли столько дорог. И я терялся не раз, как и многие из вас. Сейчас в большинстве лекций я почти вовсе перестал говорить о своей личной истории, не потому что дон Хуан мне это велел, но просто это стало каким-то ограничивающим условием. Скорее я говорю сейчас о том, как это происходит, когда ты волен играть с Богом всю оставшуюся жизнь.

Но все же кое что нужно сказать. Мне просто хотелось бы проиграть немножко "его историю". В 1970 г., когда я уже три года как вернулся из Индии и вот-вот должна была выйти книжка "Быть здесь и теперь", я был изрядно потрясен тем, насколько я заблудился в миру. Я помчался обратно в Индию к своему гуру. Когда я прибыл туда, он спросил: "Ты что тут делаешь? " А я сказала "Вот, я недостаточно чист, чтобы делать то, что предполагал. Я даже не знаю - что, но я недостаточно чист, чтобы это делать". Он стукнул меня по голове, дернул за бороду и сказала "Ты будешь".

Год и месяц я следовал за ним по всей Индии и всякий раз, когда я хотел его повидать, он меня выгонял. Другим он позволял месяцами быть с ним, а я приду, и он мне говорит: "Уходи. Поезжай в Дели!" Поезжай туда, поезжай сюда.

У меня было немало приключений, и всякий раз когда я возвращался и говорила "Махарадж-джи, вы обещали, что сделаете меня достаточно чистым". А он просто смеялся и говорила "Ты будешь".

В конце концов правительство Индии вытурило меня из страны из-за проблем с визой. Позвольте мне объяснить, что когда я в тот раз попал в Индию, Махарадж-джи сказал: "Сколько ты хочешь пробыть?". Я сказала "Не знаю, я хочу навсегда - остаться". Что было неправдой, но я считал, что должен так сказать. А он говорит: "Как насчет марта?" Был февраль, и я сказала "Вы хотите сказать - месяц?" Махарадж-джи говорит: "Правильно - год с марта месяца". Так и обернулось, что как раз через год с марта месяца индийское правительство меня вытурило. Сейчас не видно никакой связи между предсказанием Махарадж-доки и действиями правительства, но если ты начинаешь понимать, как эта игра работает, то не станешь полагаться на кого-то, пока можно его вытурить. Не знаешь больше, кто на кого работает. И сделано-то это даже не на этом плане, вот что странно. Когда правительство вот-вот должно было меня вытурить, я сказал: "Махарадж-джи, вы же обещали". Я полагал, что когда буду достаточно чист, я почувствую себя чистым. Я не знал - какое это будет ощущение, но знал, что иное, чем то, как я себя обычно чувствую. Тут он говорит: "Вот, съешь это манго". Ну, я прочел немало святых книг, вот я и рассчитывала "Это и есть то самое манго". Я забрал его в ванную, чтобы не пришлось ни с кем делиться. Я не знал - высадить ли семя, чтобы у меня было еще, или этого будет достаточно. Я съел манго и ничего не случилось. Это было просто хорошее манго.

Потом я уезжал в Америку, и он сказал: "Я никогда не допущу, чтоб Рам Дасс сделал в Америке что-нибудь дурное". "Отлично!" - подумал я, - "Заставим его сдержать слово". Вот я вернулся в Америку и опять начал делать свое дело. И мало-помалу мирские влияния начали доставать меня. Легко было оставаться сосредоточенным на Боге, сидя в храме в Индии. Особенно тот год. Там происходила одна огненная церемония.

К концу девятидневной церемонии берешь то, от чего хочешь избавиться, и бросаешь в огонь. Я хотел избавиться от вожделения. Помимо всего прочего, мне тогда исполнилось сорок лет: довольно уж! Я этим был всецело занят лет тридцать. Если мне этого недостаточно до сих пор, значит всегда будет недостаточно, вот я и решил от этого отказаться. Я и бросил это в огонь.

На другой день был праздник Рам Лила. Должны были сжигать огромное соломенное чучело Рамны. Равана - плохой парень из "Рамаяны": у него грандиозное это и десять голов, все исполненные желания. Можно бросить в чучело все, что в тебе подобно Раване. Я поразмыслил и порешил: "Ну, я могу вдвойне обезопаситься, брошу-ка я в Равану", - а он сидел в огромном кресле, и подожгли его прямо между ног. Очень символично. Оказалось, что в эту ночь был йом-Кипур, и чтобы быть трижды уверенным, я опирался и на эту основу.

Месяца три это как будто действовало. А потом, сижу в двухэтажном автобусе в Лондоне и замечаю, что глаза мои поглядывают на тротуар, следуя за каким-нибудь привлекательным существом на улице. "Хо-хо!" - подумал я, - "ну вот опять". Вот так я и вернулся на Запад, снова готовый быть духовным учителем. Я собирался снова поехать в Индию через два года: т.е. в 1974 году, но Махарадж-джи уже оставил тело, интеллект мой меня спросила "Куда же он мог уйти?". Потому что иной раз в прошлом я сиживал с ним, видел его физическое тело, а затем успокаивался в медитации и ощущал его присутствие на другом плане. Тело мое начинало сотрясаться от Шакти, от того количества энергии, которая исходила из этих разных планов. Я переходил с плана на план, встречая его везде.

Я припомнил рассказ, который вы, может быть, слыхали, о Рамана Махарши. Он умирал, а его последователи говорили: "Баба-Лжи, не оставляй нас, пожалуйста. Исцели себя". А он говорит: "Нет, тело это изнурено". Они опять: "Не оставляй нас, не оставляй?. А Рамана Махарши сказала "Бросьте эти глупости, куда я могу уйти?". Это казалось мне самым лаконичным утверждением иллюзорности тела.

Но где-то во мне самом была совсем иная история. Я знал, что я еще не пропечен как следует; "пекарем" был Махарадж-джи, а он как раз ушел.

Когда тело Махарадж-джи сжигали, разные люди видели разные вещи. Большинство плакали, причитали и, как и я, чувствовали, что потеряли своего Гуру. А один человек стоял у огня, просто смеялся и пел: "Шри Рам Джон Рам Джон Джай Рам" - всю ночь напролет. На другой день его спросили: "Почему ты смеялся и пел?" А он говорит: "Махарадж-джи сидел и смеялся, а Рам поливал гхи, очищенное масло, ему на голову, чтобы он скорей сгорел; а Брахма, Вишну и Шива и все боги и богини посыпали его цветами, и все были счастливы". Так вот, был ли этот человек в заблуждении, или это была реальность? Одна женщина видела, как Махарадж-джи приподнялся на локте и помахал ей, как бы говоря: "Не расстраивайся, Ма!", лег снова и сгорел.

Два года после этого я соединял все, чему научился от своего Гуру, жил и учил сколь возможно лучше, надеясь, что его слова: "Никогда не допущу, чтобы Рам Дасс сделал в Америке что то дурное" означают, что моя нечистота не будет создавать кармы для других людей. Я делал кое-что, чтобы держаться, как умел. У меня был фольксваген и я выезжал, скажем, в пустыню в Аризоне для уединения месяца на полтора. Таким путем я многое вычистил в своей игре. В те годы я раз в год принимал кислоту, чтобы выяснить, что я забываю, раскрыть все эти тонкие, неосознанные ухищрения, при помощи которых я обманываю себя самого.

Один раз я принял ее в Среднеамериканском мотеле в Салина, штат Канзас; это было в моей поездке по Центральной Америке, а последний раз я принимал кислоту за три года до того в Аризоне. Хотя я постоянно ощущал присутствие Махарадж-джи, мне все же хотелось испытать его еще сильнее, потому что - это мой путь, а я хотел идти дальше.

Затем летом 1974 г. в институте Парены я вел курс "Бхагавад Гиты", на который, как я чувствовал, Махарадж-джи дал свое благословение. В этом институте я попал в совсем иное окружение, т.к.

Трунгпа Ринпоче представлял другую традицию. Я оказался в некотором затруднении, потому что моя традиция была несколько аморфной по сравнению с твердостью традиции тибетской. Мы с Трунгпа вместе выступили в нескольких телепередачах. Одна была - о традициях, и я чувствовал себя банкротом. Махарадж-джи передал мне любовь и служение, но я ничего не знал о его биографии. Я не знал, - как рассказать о том, что проходит через меня, в терминах формальной традиции. Я также все больше закручивался в мирской спектакль и чувствовал себя все более и более подавленным и лицемерным. Так что к концу лета я решил вернуться в Индию. Я не знал, что я там найду, - во всяком случае съезжу. Я знал, что я уже иной, чем десять лет назад, но я кое в чем еще не был готов к тому, что считал себя обязанным делать.

Выехав на Восток, я остановился переночевать в мотеле в Пенсильвании, где намеревался посмотреть по телевидению разбор дела в комиссии Судебной Палаты, но из-за бури отключилось электричество. Спать было слишком рано и ничего не оставалось, как по медитировать. Минут через пятнадцать-двадцать Махарадж-джи явился ко мне в видении. Он выглядел точно так же, как всегда. Он смеялся и разговаривал со мной. Интересно - он говорит только на хинди, а мой хинди был очень скверным. В Индии всегда кто-нибудь переводил. Но на этих уровнях передача происходит в мыслеформах, а затем выходит на том языке, на котором думаешь. Так что он сказал мне на очень хорошем английском: "Тебе не следует ехать в Индию. Обучение твое будет прямо здесь". Это было так живо и так реально, что в тот же миг я решил не ехать в Индию. Я решил поехать в Нью-Хемпшир, по медитировать с месяц в шалаше, прочистить себе мозги и посмотреть - что будет дальше.

На следующий день, проезжая через Нью-Йорк Сити, я позвонил Хильде Чарлтон, чтобы ее поприветствовать. Она мне сказала, что в Бруклине есть одна женщина, с которой мне следует встретиться. Когда же я воспротивился, так как мне хотелось побыть одному, она мне сказала, что женщина эта заявляет, будто мой Гуру сидит у нее в подвале.

Конечно, я решил остаться еще на одну ночь, и на другой день поехал с Хильдой повидать эту женщину, по имени Джойя. Мы спустились в подвал ее дома, и вот она сидит в том состоянии, которое Хиледа называла самадхи. И я проверила я не мог дружить ни дыхания, ни пульса. Она была словно камень. Выглядела она очень необычно: у нее были длинные накладные ресницы, тяжелый парик и платье с глубоким вырезом. Махарадж-джи был старый человек на подстилке, но впрочем, я уже отказался от каких-то моделей о том, в какой упаковке должна дойти следующая весть.

Наконец она пришла в себя, взглянула на меня и говорит: "Какого хрена тебе надо?".

"Дорогая", - сказала Хиледа, - "это Рам Дасс", что не произвело вообще никакого впечатления на эту женщину. "А мне все равно - кто он такой", - сказала она. - "Вон тот старик имеет к тебе какое-то отношение?" Я взглянул - там было лишь одеяло, а на нем - ничего, и я сказала "Не знаю". "Он меня изводит", - сказала она, - "Забери его отсюда к черту".

Затем ее сознание чуть-чуть переключилось, она вошла в очень легкий транс, и вдруг со мной через нее как бы заговорил Махарадж-джи. Он говорил о вещах, которые мы уже обсуждали с ним в Индии, когда я видел его в последний раз мелкие взносы о содержании храмов в Индии и всякие пустяки, о которых она, вероятно, не могла знать, а я уже забыл. Она вернулась с того плана, но, как она пояснила, она не умела совмещать планы и потому не знала, что случилось только что.

А я обрадовался, т.к. опыт этот последовал так непосредственно за видением в мотеле Пенсильвании, что казался ответом на мои молитвы.

Через несколько месяцев я переехал в Нью-Йорк Сити и год и три месяца интенсивно занимался с Джойей.

Обучение отличалось какой-то странной напряженностью, которую трудно передать. С 5-ти утра и до часу - двух ночи каждый день, как будто ты закручен в торнадо или заложен в гигантскую стиральную машину. Надо либо уйти, либо сдаться.

Предание себя этому предписывалось как абсолютная необходимость для восприятия высших учений этого довольно необычного учителя. Преданность, благоговение и были методом, которым я открывал сердце свое в обучении у моего Гуру, так что метод этот был просто более глубокой стадией отказа; отказа даже от своего сопротивления многому из того, что, казалось, шло против здравого смысла. В это время я также получил много ужасных сообщений от некоторых ближайших последователей Ими, что любое сопротивление вызывает у Джойи кровотечение и мучительную психосоматическую боль. Не было иного выбора, как воздержаться от суждений и предаться этим учениям, просто позволить обучению протекать и сжигать все мои установки относительно того, каким должен быть учитель и как должно передаваться учение. Я отдался тому, что серьезно считал чистой передачей. И все глубже и глубже предаваясь этим учениям, я заявил публично, что, как возвещала Джойя, она является озаренной сущностью; заявление, о котором я впоследствии сожалел. Интенсивность общения (часто часов по двадцать в сутки) вызывала на поверхность мои защитные стороны тонкого эго. И Джойя на манер Кали набрасывалась на эти моменты нечистоты и преувеличивала их до того, что мне надо было либо уступить, либо уйти. Я отступался от этих моментов нечистоты насколько мог скорее и тушевался как мог. Просто моя хроническая неполноценность стремилась к этому огню очищения.

Напряжение всего спектакля и блеск рампы создали реальность, в которой я готов был поверить странному убеждению, будто еврейка-домохозяйка, мать троих детей, жена убежденного католика - итальянца, бизнесмена из Бруклина, и есть на самом деле мисс Большая-Творческая-Сила-Вселенной. Джойя представляла себя как реальную форму Кали, равно как и множества других космических тождеств, включая Афину, Шри Мата Брахму-Матерь Вселенной и Тару - Тибетскую Богиню Тагоры. С этим было нелегко согласиться.

Нас, несколько сот человек, соблазняло в эту реальность сочетание ее мощной харизмы, ее утверждений, что она вроде бы часто входила в состояния глубокого транса с прекращением телесных функций; она отмечала также, что у нее были проявления стигматов, и явно знала такие вещи, которых нельзя было ожидать от человека со средним образованием. Спектакль был хорошо поставлен, и мы на него пошли, потому что наша жадность и наш духовный материализм привели нас к огромному желанию - поверить в него.

Вначале Джойя много времени проводила в состояниях транса, в которых очевидно действовала как медиум. Через нее пришло много соблазнительно богатых учений от мудрецов прошлого - мужчин и женщин Библии, Хасидов, Индуизма и Буддизма или от сущностей иных планов. В ее голосе и языке грубый бруклинский жаргон часто сменялся исключительно поэтическими отрывками, которые изливались часами. Я не дыша ловил богатство этих мгновений.

Я приходил к все большему и большему преданию себя реальности всего этого окружения, потому что нам было сказано, что только благодаря полному любовному преданию себя со стороны окружающих и могут приходить эти более высокие учения. Она говорила мне, что некоторыми из моих учителей в то время были такие величественные фигуры как Ефтро (тесть Моисея), Падма Самбхава, Лао Цзы, как и Рамакришна, Христос, Мария, Нитьянанда, один из ранних учителей Каббалы, Кали и Дурга. Поскольку я никогда не был рядом с людьми в состояниях транса, весь этот спектакль меня действительно поражал. Я был совершенно обольщен всей этой мелодрамой, как турист, который раскрыв рот смотрит на факира, проделывающего индийский фокус с веревкой.

Джойя вновь и вновь повторяла, что пришла на Землю только для того, чтобы быть инструментом моего приготовления как духовного учителя мира, и что в конечном счете она будет сидеть у моих ног. Это звучало несколько чрезмерно, и я как-то странно чувствовал, что все более и более становлюсь просто ничем особенным. Бывали на самом деле моменты, когда я чувствовал себя как Кришнамурти, склоняемый к руководству Орденом Звезды как раз перед тем, как он от этого отказался, оставив пятьдесят тысяч членов Ордена, которые думали, что он будет новым учителем мира, возвестив им, что им следует обратиться внутрь себя, а не искать Дхармы где-то вне.

Меня в тот период, как раз перед тем, как я встретился с Джойей, очень беспокоило то, что я еще не вполне освободился от своих сексуальных привязанностей. После продолжительного и активного периода полумонашеской жизни я находил, что мое восприятие все еще окрашено сексуальными желаниями. Я мог себе позволить потерпеть с моим очищением от сексуальных фантазий, но ввиду моей общественной деятельности я был обеспокоен тем, что любая сексуальная озабоченность с моей стороны будет заражать тех, с кем я работаю на лекциях или индивидуально, и таким образом усиливать их собственные привязанности и их страдания. Невзирая на тот факт, что Махарадж-джи сказала "Я никогда не допущу, чтобы Рам Дасс в Америке сделал что-нибудь дурное", упорство этой сексуальной озабоченности заставило меня усомниться в мнении Махарадж-джи и глубоко стремиться к очищению моего сексуального плана. Ввиду того, что я столько лет пытался освободиться от этих привязанностей, включая свое подношение вожделения в жертвенное пламя в Индии, я оставил надежду узнать когда-нибудь свободу в этой жизни. Сексуальная карма казалась слишком тяжкой.

Я читал о тантрических посвящениях в некоторых тибетских сектах как раз для этой цели. Монах проходит ряд ритуальных раскрытий, работая с дакини, женщиной небесной сферы. В большинстве своем это были молодые женщины, которых с детства готовили к служению в этих ритуалах безо всякого личного включения или привязанности к чувственному аспекту ритуала. В своих фантазиях я надеялся, что на каком-то этапе я также буду ознакомлен с такими учениями, и благодаря таким сознательным ритуалам с дисциплинированным гидом стану раз и навсегда непривязанным к этим желаниям.

И вот я предстал перед учителем-женщиной, которая через несколько месяцев после начала занятий стала сосредотачиваться на моей сексуальности. Когда я все более и более открывался, уверяемый ею в ее совершенной непривязанности к любой системе желаний, я ощутил новую надежду на то, что моя мечта об очищении наконец проявляется в этом обучении. Я с головой окунулся в торнадо, выбросив на ветер осторожность и сомнение.

Быть может, самым важным из всех соображений, повлиявших на мое глубокое участие в этом обучении, было то, что Махарадж-джи когда-то не раз говорил мне: "Смотри на мир как на Матерь и познаешь Бога". Часто можно было услышать, как он снова и снова повторяет слово "Ма". У него был алтарь, воздвигнутый Дурге - аспекту матери. Все это поклонение Матери заставляло меня чувствовать себя посторонним. Мои собственные чувства к матерям были окрашены отношениями с моей матерью и моим образованием врача и теоретика-фрейдиста. Пребывать в любви со вселенской Матерью мне просто еще не приходилось. Я жаждал уразуметь этот аспект поклонения. Ибо я знал, что поклонение Матери, точно так же, как и Хануману, слуге Божьему, к которому я испытывал неодолимую любовь, входило в традицию моего Гуру. Я чувствовал, что рано или поздно я найду путь к благоговейному отношению к Матери. Когда я прибыл в Нью-Йорк Сити и начал заниматься с Джойей, вошел в ее матриархальную реальность, я почувствовал, что наконец пришел к учению, к которому так давно стремился, особенно когда Джойя заявила далее, что она - сама Божественная Мать.

Тот факт, что Джойя постоянно говорила о Махарадж-джи и подразумевала его присутствие, как бы продолжая беседы с астральным Махарадж-джи, питал во мне желание и несколько шаткую веру в то, что хотя Махарадж-джи и оставил тело, он все еще рядом, чтобы направлять мой духовный путь.

Для Джойи, казалось, было огромной трудностью оставаться в теле, и она при малейшем стимуле становилась твердой, как доска. Усилия удержать ее в теле, удержать от простого ухода из тела в иные сферы занимали у нас много времени. На шее у Джойи был драгоценный камень, который Хильда снабдила мантрой, чтобы возвращать ее обратно. Когда Хильда касалась камня, Джойя обычно возвращалась, но, как она говорила, с такой болью, будто в нее впивалась тысяча лезвий. Это, в свою очередь, было мучительно для всех нас. Поэтому мы шли на все, чтобы угодить любой прихоти Джойи, и не быть ответственными за ее мучительную драму.

Со все возрастающим чувством власти она также отстраняла Хильду. Хильда, хотя и не являлась достаточно сильным источником учения, как соотечественница Джойи своим астральным легкомысленным поведением создавала атмосферу полу истерии, необходимую для поддержания всего спектакля Джойи.

Но становилось все очевиднее, что то, что началось как спонтанное медиумическое раскрытие, явно оказалось чрезмерным для возможностей и сил неподготовленного индивидуума в связи с ее собственными потребностями в силе и любви. Кажется, для нее просто очень нелегко было преодолеть соблазн злоупотребить этой верой и влиянием для личного возвеличения и эмоционального подкрепления. Вместо того, чтобы оставаться полным сосудом, который при случае содержит мудрость веков, Джойя объявила его содержимое своим собственными она действительно заявила, что она более не сосуд, а просто источник провозвестий, которые через нее проходят - как если бы чаша, наполненная морской водой, объявила себя самим океаном.

Слишком много было разных "сигналов", как например, когда мы однажды были у Джойи, зазвонил телефон. Она сняла трубку и страдальческим голосом сказала: "Сейчас я не могу разговаривать. Мне слишком тяжело", и бросила трубку. Затем без колебаний продолжала нашу беседу, как будто ничего не случилось. Я понял - сколько раз я бывал на другом конце провода.

И я заскучал.

Несколько месяцев я истолковывал свою скуку и еретические мысли как свое эго, отчаянно защищающееся от необходимости сдаться окончательно.

Но как бы я это не объяснял, мои сомнения и скука возрастали. Тантрические упражнения не казались более продуктивными. Я стал воспринимать Джойю как обычного человека с привязанностями. Таким образом я начал подозревать, что чувства эти являются указанием на то, что я покончил с этим обучением и должен уйти.

Все более возникало признание факта, что хотя все эти планы и существа просто очаровательны, это совсем не то же самое, что и освобождение. Сил, света, энергии было невероятно много, шакти просто протекала через нас, существа эти являлись нам, великие учения, мудрость, знание, - но ты отмечаешь, что твои привязанности все еще здесь, все еще живы. Ты видишь, что думаешь: "О, я давно этого ждал". И там есть еще план и еще. Но это просто еще одно пространство, и привязанность к этому пространству - просто еще одно страдание. Как любил повторять Шестой Патриарх Дзэн: "Создай ум, который ни к чему не привязывается". Все эти планы описаны в йогических трактатах. Но все это ерунда. Они интересны и полезны, чтобы ослабте ваше цепляние за этот план, преобразить и сжечь этот материал, но в конечном счете - это просто еще один материал. Потому что переживания в медитации и переживания шакти, - точно так же, как переживания от кислоты, должны в конце концов уйти. Если вы можете отказаться от всего этого, тогда вы просто поедаете вашу карму живьем, просто истребляете всю свою нечистоту. Тогда вы сможете пойти за полярность, за удовольствие и страдание, и пробудиться от иллюзии своей отдельности.

И вы начинаете понимать, что приняли рождение для того, чтобы пройти через ряд переживаний, восприятий, пока не превзойдете этот дуализм воспринимающего и восприятия. Вы будете в бытии, а не в становлении. Пока не сможете быть, а не просто знала, учения.

К концу этого периода я почувствовал, что завершил свою работу с Джойей и теми многими сущностями, которые через нее учили. Просто мне больше это было не нужно. Я как бы старался узнать, сколько ангелов может уместиться на булавочной головке. В конце концов единственное, что можно сделать, - это стать ангелом и посмотреть, сколько твоих друзей может быть с тобой на этой булавке.

Сомнения мои возрастали скорее, чем я мог с ними справиться. Джойя за этот год очень изменилась. Она стала отрицать, что через нее говорят сущности и отказалась служить медиумом. Таким образом, хотя у нее еще была значительная шакти и харизма, лекции ее стали просто отражением той культуры, в которой она выросла, окропленным духовными проповедями.

Когда реальность эта развилась, я начал видеть мучительную закулисную жизнь актеров и попытался удалиться как можно тактичнее и мягче. Махарадж-джи предостерегал нас, что бы мы ни делали, ни в коем случае не изгонять из сердца своего другого человека. Я хотел сделать это, пока любовь моя еще была сильной, но когда попытался уйти, это было очень трудно, и стало ясно, что я вошел в систему, из которой нет выхода. Я вынужден был бороться против этой системы, хотя для такой деятельности поддержки было очень мало. И я стал видеть сходство между тем, что я испытываю, и рассказами, которые слышал о других движениях, таких как группа Почтенного Мужа, так наз. Природы Иисуса, и скандал в обществе Сознания Кришны. Каждая из них казалась полной реальностью, в которую входило обязательство, не допускавшее измены.

Мой уход от Джойи был частью значительного исхода разочарованных последователей, включая и тех, кто служил в ее доме. Когда беженцы, покинувшие переднюю, обменялись историями, начала раскрываться невероятная ткань фальши и злоупотребления истиной. Оказалось, что ее фантастическая энергия исходила не только от духовных источников, но вполне пополнялась и некими пилюлями. Близкие к ней доверенные лица признались, что им неоднократно велено было звонить мне и сообщать о страшных приступах, что, как они знали, было неправдой. Они соглашались, потому что Джойя убеждала их, что это для моего же блага.

Таких случаев хитрости было немало. Я решил, что сыт по горло.

Поскольку я теперь видел, что некоторые вещи, о которых я говорил прежде об этом учении в лекциях и статьях, были просто неправдой, я оказался с носом, но гораздо важнее моего замешательства - обретение истины. В каком-то смысле я оказался в положении, не отличающемся от того, когда Махатма Ганди, организовав солидный марш протеста, в котором участвовали многие тысячи, после первого дня вызвал своих заместителей и отменил протест. Они энергично возражали, заявляя, что после всей этой работы и усилий он не может этого сделать. Он ответила "Обязательство мое относится к истине, а не к постоянству".

Таким образом, я столкнулся с дилеммой по поводу того - как передать это тем, кто глубоко верил в меня, как я верил в Джойю, и как не допустить, чтобы и они так же разочаровались, как я.

Но учение это имело и положительную сторону. Многие прошли через невероятно глубокие переживания в связи с тем, кто они есть на самом деле в интенсивной садхане. Они могли и не предпринять ее, не имея иллюзии извлечения энергии и передачи, необходимых для выполнения работы, которую каждый должен проделать для себя сам. Благодаря этим учениям и выходу из них многие из нас обрели больше силы и сострадания, больше открытости и способности позволить моменту быть таким, как он есть. За все это я глубоко признателен. Однако, хотя я и другие извлекли пользу из этих учений, - это сделали не все. Некоторые, казалось, были уязвлены и отошли от ее учения с отчаянием, цинизмом и тоской.

Таким образом возникает, конечно, вопрос, есть ли смысл бояться принимать учения, ведь учитель может явиться не из самого чистого места. Думаю, нам не надо этого бояться, так как часто ученик может прогрессировать очень быстро, поистине, очищение может быть значительнее, чем у его учителя, потому что намерения чище. Я получил свою кармическую проработку вследствие собственного духовного материализма. Если ваше стремление к Богу чисто, - это будет вашей силой. Тогда, хотя вы и можете на время заблудиться, в конце концов сердце ваше услышит, - что делать, и вся нечистота в вашем мире станет просто зерном на мельницу.

<< | >>
Источник: Дасс РАМ . ЗЕРНО НА МЕЛЬНИЦУ. 1978

Еще по теме Мелодрама:

  1. Походы в кино
  2. Музыка в душе
  3. Вопросы и ответы
  4. Фиолетовые для меня, или Начнем с критики
  5. БРЕННОСТЬ МИРА
  6. Уровни реальности.
  7. Линия
  8. СТИЛИ, НАПРАВЛЕНИЯ и ЖАНРОВЫЕ РАЗНОВИДНОСТИ
  9. Кармическое свершение
  10. Бог и запредельное
  11. 3.4. Теледебаты и телешоу: момент истины или обман?
  12. Освобождение ума
  13. ТЕЛЕВИДЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ КРИТИКИ
  14. Умирание - удобный случай для пробуждения
  15. Эволюционный цикл