<<
>>

А.В. Амфитеатров. Горестные заметы

Поищем современного ответа на старый некрасовский вопрос («Кому на Руси жить хорошо?» — Сост.).

Интеллигенции живется нестерпимо скверно. Не жизнь, а медленная смерть для каждой отдельной личности, быстрое вымирание для класса.

На общем собрании Дома литераторов, последнего сравнительно независимого союза интеллигентных сил Петрограда... председатель, академик Н.А. Котляревский, огласил некролог на 250 сотоварищей наших, погибших за два с полови­ной года жертвами голода, холода, непосильной физической ра­боты, тюрьмы, тифа, расстрела, самоубийства. Список этот был в свое время опубликован в петроградском «Вестнике литературы» А.Е. Кауфмана, единственном периодическом издании, как-то умудрившемся влачить нейтральное существование под ревни­вым и всеуничтожающим «недреманым оком» советской цензу­ры, твердо зазубрившей к руководству своему лишь одно беспо­щадное правило: «Кто не с нами, тот против нас». Теперь угрюмый синодик избиенных литераторов увеличился еще доброю сотней покойников, в числе их обозначаются такие имена, как расстре­лянные поэты, Гумилев, профессора Таганцев, Лазаревский и Тихвинский, самоубийца А.Н.
Чеботаревская, уморенный голод­ным истощением лучший наш поэт Александр Блок, В.Г. Коро­ленко и только что упомянутый А.Е. Кауфман, скончавшийся от грудной жабы, нажитой в беспрестанных волнениях и хлопотах за погибающих от голода и чрезвычайки собратьев.

Рабочим в советской России, хоть она и величается «рабоче-крестьянскою республикою», живется тоже безрадостно. Кормят их усердно, но не материальною пищею, а больше лестью да обе­щаниями, исполнимыми после дождичка в четверг, да неутоми­мым красноречием товарища Анцеловича, давно уже заслужив­шего от рабочего класса прочную репутацию «надувалы». От рабо­ты они совершенно отбились за технической невозможностью работать.

Дельное большинство тоскует о правильном труде, без­дельное меньшинство развращается с каждым днем все больше и хуже, погружаясь в праздно политиканствующее хулиганство. Число рабочих уменьшается с поразительной быстротой, обгоняя об­щее уменьшение населения... Значительную часть их уничтожила страшная смертность — война, эпидемии и туберкулез, свирепо развившийся на почве общего голодного изнурения. Некоторую часть поглотила колоссальная бюрократия «рабоче-крестьянской республики». Главная же, подавляюще численная масса исчезнув­ших из Петрограда рабочих просто ушла вразброд: сбежала из го­рода, где нечего делать, домой в деревню, к земле, поворотила обратно в мужичество.

На солдатчину советское государство тратит чуть ли не все средства, которые успевает награбить. Однако красный гарнизон в Петрограде в зиму 1920—1921 гг. голодал, холодал, нищенство­вал по улицам и частным квартирам, был оборван, разут, недо­волен, ворчал, шумел. Власть считала его настолько ненадежным, что, когда в феврале перед Кронштадтским восстанием вспыхну­ли рабочие беспорядки на Балтийском заводе, на табачном заводе Лаферма и на Трубочном, первым распоряжением Смольного было — не выпускать красноармейцев из казарм на улицу и для того окружить их верною советскою опричниною — «красными курсантами» (юнкерами). В матросских казармах 2-го Балтийского и Гвардейского экипажей у спящих рядовых ночью были выкра­дены штаны и обувь, возвратившиеся на место, как скоро был выяснен безоружный характер рабочего движения. А когда оно замерло, из финляндских казарм, соседних с моей квартирой и близких к местности беспорядков, приходили ко мне красноар­мейцы и тосковали, что эти тревожные дни им пришлось проси­деть под стражею разутыми и, главное, не зная, где находится их цейхгауз, безоружными. «А то, мол, мы бы себя большевикам показали!» Ну, в это-то, что показали бы себя, я плохо верю, потому что вся эта недовольная красноармейская масса не имела даже и тени организации и с большою подозрительностью отно­силась ко всякой внешней попытке организовать ее, не доверяя никаким партиям, ничьей пропаганде.

То же самое было ведь и в Кронштадте. Арестованный в самом начале Кронштадтского восстания, я сидел на Шпалерной с множеством кронштадтцев, и все они на расспросы мои одинаково отрицали ту мнимую пропа­ганду эсеров и меньшевиков, на которую сваливали вину восста­ния большевики.

— Никаких эсеров и меньшевиков мы не видали и не слыха­ли, да и ни за кем не пошли бы, если бы самим от этих окаянных не стало тошно...

Заключенные рабочие-балтийцы тоже настаивали на совер­шенно самостоятельном происхождении и развитии своего дви­жения, независимом от противобольшевистских партий...

Итак, всюду недовольство, ненависть, презрение, отвраще­ние, проклятия. Между тем власть большевиков, насквозь про­гнившая, трупная, разложившаяся власть, сама удивляющаяся своему существованию, держится — и даже побеждает, крепнет. Что за чудо? Не одними же красными курсантами спасается «со­циалистическое отечество»? Штыки у них крепкие, неразборчи­вые и безжалостные, но ведь на одних штыках среди всеобщего недовольства, казалось бы, не усидишь. А они сидят.

Причин к этому очень много, но я остановлюсь только на одной, которую, по-моему, еще мало замечают или, замечая, придают ей меньше значения, чем она заслуживает.

Большевикам не удалась ни одна из их сознательных реформ, но в высшей степени удалась одна — бессознательная. Они ее не чаяли, не гадали и, уж конечно, в качестве марксистов принци­пиально никак не желали, не могли желать... А именно: они, рев­ностные истребители старой буржуазии во всех разветвлениях тре­тьего сословия, теперь поставлены в необходимость убедиться, что совершено напрасно тратили силы свои, истребляя неистребимое. Потому что как раз процессом истребления, вооруженного девизом «грабь награбленное», большевики незаметно создали новый средний класс, новую буржуазию, судьбы которой тесно связаны с их судьбами. И по историческому правилу, что средний класс всюду составляет лучшую опору правительства, она уже становится оплотом советского государства, оказавшегося отнюдь не социалистическим, не рабочим, не крестьянским, но просто полицейско-хищническим.

Грабеж имущества рухнувшей импе­рии и старой буржуазии, спекуляция при чудовищном падении денежного курса и таком же чудовищном росте вещевых ценнос­тей, бюрократическое взяточничество и хищничество, совмести­тельство многих должностей и доходностей в одном лице... кон­трабанда, тайная игра на валюте и прочее образовали новый пласт зажиточного обывательства, которому совершенно невыгодно падение большевиков. Бессознательные творцы этого пласта, большевики сознательно ему не мирволили. Напротив: ведь офици­альное название страшной Чрезвычайки — Чрезвычайная комис­сия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности, а спекуляция и преступления по должности суть главные орудия населения новой буржуазии. Число ею расстре­лянных и тюрьму изведавших зиждителей, конечно, значительно меньше, чем число погибших и пострадавших за контрреволю­цию, однако очень крупно и выражается в тысячных цифрах. Но выдвигаемая не искусственным вымыслом, а естеством жизни, она оказалась непобедимою и в конце концов восторжествовала — заставила-таки коммунистическую власть признать ее если не de jure, то de facto. Настолько, что когда голод принудил больше­виков капитулировать перед «свободной торговлей», то «свободная торговля» возвратилась в Петроград исключительно в форме разре­шенной спекуляции и вместо ожидаемого падения цен взвинтила их до баснословия. И ни для кого не стало тайной, что огромное боль­шинство продуктов поступает на рынок из правительственных складов, обираемых советскими служащими, верными коммунис­тическому призыву «грабь награбленное». Коммуна ограбила част­ную собственность, чиновники коммуны грабят ее самое.

Новобуржуазный класс, многочисленный и крепкий, тоже весьма и весьма не прочь ругать и клясть большевиков, от кото­рых он немало натерпелся в период своей формировки, еще тер­пит, да и будет терпеть, пока окончательно не сделается хозяи­ном положения. Однако, за исключением весьма немногих своих представителей — из людей старого закала, движимых религиоз­ными побуждениями, — никогда он не выступит против больше­виков активно...

Потому что он слишком хорошо понимает, что всякая перемена правительства, за исключением анархической, для него будет равносильна требованию к отчету во всей той соб­ственности, которою он ухитрился завладеть при власти, част­ную собственность отрицавшей...

Сплошь хищнический, новобуржуазный класс стоит на очень низком уровне образования и морали. Составлен он наполовину из маленьких спекулянтов, нахлынувших в Питер в последние годы войны, когда настоящие большие военные спекулянты... уже удрали из Питера за границу и, благополучно унеся награблен­ные миллиарды, преуспешно торговали Россией оптом и в роз­ницу на всех биржах Европы и Америки. В этой второй половине подавляющее большинство образуют бывшая домовая и комнат­ная прислуга, швейцары, дворники, приказчики, конторщики, мелкие торговцы, уцелевшие полицейские и т.п. «демократичес­кие элементы», ныне заседающие в домкомбедах и, следователь­но, сознательно или бессознательно, вольно или невольно являю­щиеся глазами и ушами Чрезвычаек. Сюда же примыкают налет­чики, променявшие свой опасный промысел на теплое советское местечко, проститутки на той же стезе. А также множество тех самодельных и самозванных лжеартистов и артисток, которых бесчисленно плодит советская театральная мания...

Наконец, последним элементом в новой буржуазии, еще не­многочисленным, но, к сожалению, быстро размножающимся, оказываются те слабые из интеллигенции, которые, по выраже­нию поэта, устали

Свой крест нести:

Покинул их дух мести и печали

На полпути...

Люди, загнанные в соглашательство если не с политикою боль­шевиков (такие гуси все наперечет по именам известны!), то с бытовыми условиями, большевизмом продиктованными, после долгой маяты в крайней нужде, холоде и голоде, переутомлен­ные физическим трудом, а главное, утратившие надежду на из­бавление, не могут больше — истосковались по сытому желудку, по теплому углу, а кто молод, то жалеет и юности своей проходя­щей, не зная веселья и радостной жизни. Ну и склоняют головы, принижаются... На почве классовых компромиссов возникают уди­вительные сближения, страннейшие союзы — трудовые, промыш­ленные, торговые, семейные...

--------------------------------------------------------------------------------

Печатается по тексту,

опубликованному в газете «Куранты»

26 мая 1993 г., с небольшими сокращениями.

--------------------------------------------------------------------------------

--------------------------------------------------------------------------------

<< | >>
Источник: С.Я. Махонина. История русской журналистики начала XX века. 2004

Еще по теме А.В. Амфитеатров. Горестные заметы:

  1. А.В. АМФИТЕАТРОВ (1862—1938)
  2. А.В. Амфитеатров. Господа Обмановы
  3. Сосредоточившись на красном свете, легко не заметить зеленого.
  4. Бели во время медитации вы заметили, что ваш ум отвлекся, просто верните его обратно к молитве.
  5. Отрицательные эмоции позволяют нам заметить момент отклонения от равновесия, тогда как внутренние препятствия, только подтверждают, что мы ударились оземь.
  6. Тексты для анализа
  7. 5. Сделайте его домашнюю жизнь счастливой.
  8. СОПРОВОЖДЕНИЕ НЕОСОЗНАВАЕМОЕ
  9. “Обнуление”
  10. XXXVI.
  11. ПРЕДИСЛОВИЕ К ХРЕСТОМАТИИ
  12. "Дело — для человека, а не человек для дела"
  13. Меркурий, посланник богов